О личном и о судьбе

По материалам интервью Ирины Окуневой с Аленой Солодиловой (записано в Москве в июле 2015г. для проекта «Мир поля»).
 

Традиционный первый вопрос – как ты представляешься?

— Я представляюсь процессуальным терапевтом и расстановщиком. Это те направления психотерапии, которые мне интересны на сегодняшний день. Они менялись в процессе профессиональной деятельности. У меня были периоды, когда я увлекалась тренингами личностного роста, и тогда я представлялась как тренер. Эти названия – про социальные роли, про самопрезентацию явно для других. Кто эти «другие» в моем случае? Скорее какая-то референтная группа, связанная с академической психологией, перед которой нужно получить одобрение. Мне кажется, я вообще до 30 лет очень много занималась социальным имиджем. Сейчас меня отпускает.

То есть стоило получать классическое образование в психологии?

— Да. Для меня это было важным. Я в 17 лет стала заниматься Таро. И получалось. Это было удивительно для меня для самой в первую очередь, потому что я не верила в гадания. Я вообще очень большой скептик и материалист.

Вот мне интересен путь от убежденного материалиста до мистика.

— Материалист не ушел никуда. Потому что я и сейчас считаю себя глубоко убежденным материалистом, но материализм я понимаю немного шире. Эти все тонкие вещи… их тоже надо тщательно прощупывать. То есть материализм как встреча с реальностью и избегание фантазирования. Скорее, в таком ключе. Я не знаю, как работает Таро, до сих пор. Я не понимаю, как работает поле, и у меня ощущение, что я пользуюсь методическими наработками коллег, той же Лены Веселаго, чтобы объяснить себе, как это работает. А вот спроси меня без всяких методических объяснений – «как это работает?», я не скажу…

Потом в какой-то момент я поняла, что люди приходят не погадать, а зачем-то другим. Они явно приходят за психологической поддержкой.

Ну да. От хорошей жизни не приходят.

— Конечно. То есть процент любопытствующих очень мал в этой сфере все-равно.

У остальных что-то да болит.

— Что-то да болит, да. Поэтому я решила, что надо чему-то учиться в этой области, раз случилось, что я этим занимаюсь. Я получила один диплом психологический, потом второй институт закончила психологический. У меня есть несколько дипломов разных.

А из классической психологии, что тебя сильнее всего впечатлило и вдохновило?

— Наверное, глубинный анализ все-таки. Тем более что в Таро с этим сразу нашлись завязки, перекличка пошла с тем материалом, который заложен в арканах Таро. Потом я очень много практиковала, а именно работала с клиентами. В том числе, в силу того, что передо мной стоял вопрос какого-то элементарного выживания. Это существенно подстегивало к деятельности.

То есть ты про то, что надо было чем-то зарабатывать?

— Да. Надо было чем-то зарабатывать, надо было себя содержать, и я работала, поэтому тоже. Училась – работала – училась. Например, училась гештальту: оплачивала очередную сессию гештальта, на следующий день у меня был клиент, где я применяла то, чему меня научили на сессии. На эти деньги я жила неделю и оплачивала следующую сессию через неделю. Это, по-моему, какой-то правильный способ обучения, потому что я тут же отрабатывала полученный навык. Может быть, это было криво по отношению к клиенту, но, с другой стороны, клиент знал, на что шел, клиент знал, что я – начинающий. Я думаю, он знал, что я не с нуля, а с условной единицы начинаю, но то, что я начинающий – клиент знал. В этом какая-то честность была соблюдена, и это был интересный процесс. И так в любом методе получается, что как только я что-то начинала осваивать, я тут же ставила какие-то «эксперименты на живых людях». И спасибо им.

А где ты их брала?

— Ну, из «тарошных» клиентов в первую очередь. А вот на Таро они приходили сами. Среди них были те, которые хотели чего-то большего.

А что касается обратной связи, результатов? Ты собирала?

— Да. Я долгое время вела такие тетрадочки. Сейчас стаж практики у меня 21

— 22 года, наверное. Из них больше 10 лет я отслеживала, делала записи. Потом люди приходили снова, я поднимала эти записи, смотрела, как там и что работает. Поскольку у меня взгляд был больше критический на эту деятельность, для меня это было исследованием. И первый, кто удивлялся результату, была я сама. То есть мне казалось: «Ого, вот ну надо же, как совпало!». То есть «ну надо же, как совпало» – длилось 10 лет где-то, и до сих пор я не доверяю, может быть, чему-то мистическому. Хотя, нет, сейчас уже как-то спокойно. Вот эти защиты, они потихоньку сыпятся.

Глядя на эти результаты исследований, ты к каким-то выводам неожиданным для себя пришла?

— Да. Про то, что оно работает. «Оказывается, она вертится!» То есть, в общем, выводы не новы, мягко говоря. Большинство верующих людей в этом уверены. Для меня, как для скептика, это было очень любопытно. Что, оказывается, почему-то расклады совпадают с реальностью. Синхрония есть.

Я не то, чтобы про расклады, я про любую полевую работу

— Да. Она работает, она действует каким-то образом. Есть связь, есть влияние. Вот это было самое удивительное для меня.

Я так понимаю, ты довольно быстро перешла от мантики, к чему-то большему, а как это выглядело? Учитывая, что слово «расстановки» тогда не было?

— Да, не было. Если мне казалось, что человек пришел за чем-то большим, чем погадать, я это озвучивала. Я говорила, что мне кажется, что вам нужно не погадать, а вам нужно поработать с чувствами или прожить какой-то кусок энергии. Я как-то так озвучивала это, и большинство соглашалось на какой-то эксперимент. И первые серьезные клиенты, готовые со мной работать появлялись вот таким образом.

Это была работа уже без Таро?

— Да. Это была работа с телом, например. Как сейчас понимаю, я делала какую-то технику телесно-ориентированной психотерапии – ну, это я сейчас так думаю. Потому что тогда, конечно, я не понимала, что делаю. Это было моление: «Дорогое большее! Протранслируйся, пожалуйста, через меня и проявись так, как ты считаешь правильным». И вот это большее, оно проявлялось. Проявлялось через очень конкретные штуковины, которые потом я изучала как техники психотерапии.

Все встречи с клиентами, на мой вкус, очень личные, но не про личности. Они личные в том смысле, что какими-то кусками мы подходим друг другу, как шестеренки совпадаем где-то, потом процесс размыкается, и мы можем никогда больше не встретиться. Вот в этот момент совпадения очень серьезная работа происходит. Я верю, что каждому клиенту – свой терапевт, каждому терапевту – свой клиент. Вот именно на этом резонансе может произойти больше, чем мы отдельно можем сделать с этим, или какой-то метод может сделать с этим.

Один плюс один равно… намного больше чем два.

— Равно миллион, да.

Знаешь, если совсем по-честному, то в общем, не с того все началось. Я озвучиваю что-то про Таро, но для меня оно не про Таро вообще. Отношения с Таро – отношения волевые в первую очередь. Там есть элемент чужой воли для меня, тот факт, что я не выбирала этим заниматься. То есть мне сказали «тебе дано и ты должна», и я поверила почему-то.

Я думаю, что тебе как человеку, рожденному под знаком Овна, достаточно непросто что-то навязать.

— Непросто. Конечно, я увлеклась. Но, тем не менее, это был не осознанный выбор. И более того, чем дальше я в Таро, тем больше ощущение, что я служу этому эгрегору, если говорить эзотерическим языком. И мне нужно отдать какой-то долг. Поэтому я стараюсь давать на своих курсах информацию, стараюсь выписывать из себя книги. Мне кажется, когда я все это выпишу, оно кончится, и я не буду заниматься Таро. У меня это чувство очень сильное, и с чем оно связано, совершенно не понятно, потому что никаких там переплетений семейных и системных я не вижу, это явно какой-то другой долг, не системный. В прошлые жизни я категорически агрессивно не верю. И судя по агрессивности этого неверия, там очень много заряда. То есть, похоже, это такое место, куда я не хочу смотреть, и, видимо, там куча всяких ресурсов и причин, почему я занимаюсь тем или иным.

А для меня все началось сильно раньше. Мне было 12-13 лет, и мне стали сниться странные сны. Потом параллельно я стала терять сознание, и во время таких странных состояний у меня были галлюцинации, звуковые и визуальные. Не понятно, что это было. Похоже на шаманскую болезнь. И вот до 21 года меня «подглючивало», а потом сошло на нет. Тем не менее, какие-то мета-конструкции входов и проходов в другие пространства видимо остались. Для меня это началось тогда, в подростковый период.

Как ты к этому относилась?

— Я считала себя особенной, и очень городилась собой. То есть это была такое активное поглаживание самооценки. В связи с этим у меня были проблемы со сверстниками – бойкоты и прочие истории. Такая Кассандра – она обычно не удобный персонаж. Здесь ничего нового не происходило. Все было логично и исторически закономерно. Родители были напуганы. Я вообще им дико благодарна за то, что они никогда мне не мешали заниматься тем, чем я занималась. Просто большое им спасибо за это. И даже в этой ситуации они ее выдержали и приняли в том формате, в котором она есть. Они не стали меня залечивать, хотя были возможности просто начать это лечить препаратами.

Они отвели меня к какой-то монголке, ее звали Светлана. И вот эта монголка до 21 года со мной занималась периодически. Занятия обычно выглядели очень странно. Либо это были получасовые молчания, либо она что-то рисовала. Она что-то срисовывала с меня, вырисовывала какие-то куски меня, я не знаю, что с ними потом было. Она рисовала какой-то рисунок и выбрасывала, и снова рисовала рисунок и снова выбрасывала. Такой был способ контакта. Она реально круто как-то читала поле другим способом, через рисование и вырисовывание вот этих полей. Я потом больше такого ни у кого не встречала. Может, я правда не интересовалась этими техниками. Потом она исчезла. Она много не говорила, у нее не было пророчеств и откровений, то есть она была тоже какая-то рациональная. Тем не менее, она говорила, что я буду заниматься тем же, чем и она. Она по образованию была врач. Я говорила, что нет, я не могу быть врачом, ведь у меня двойка по химии. (Смеется).

Это поэтому ей доверили ребенка?

— Типа того. Хотя, я думаю, ей доверили ребенка не поэтому, а скорее потому, что родители были в отчаянии. А после ее работы они видели, что, по крайней мере, я перестала терять сознание. Видимо, это был хороший показатель. То есть, если это был бы православный священник, например, какой-то, и я перестала терять сознание, их бы тоже это устроило. Совершенно не обязательно было прибегать именно к буддистским каналам.

А она была буддист?

— Она была буддист, она монголка. Монголо-бурятка. И она говорила о том, что я буду работать с людьми и делать то же самое, что делает она. Удивительно, что так оно и вышло. Хотя по химии у меня двойка, и медицинского образования у меня нет.

И рисунки не свои а …

— Да, рисунки не свои, а тарошные.

А как ты начала преподавать?

— Мне было 24 года, я работала в библиотеке. Я по первому образованию библиограф. Занималась библейскими изданиями. И Таро занималась параллельно. И однажды на меня каким-то образом вышли психологии из Всемирного Центра Взаимоотношений. Первая, боюсь соврать, тренинговая компания, которая появилась в России. Они попросили прочитать им курс по Таро, научить их Таро. Там была группа небольшая, человек 10 собралось. Это было очень ответственно, у меня был опыт публичных выступлений только в чтении докладов в аспирантуре, и практическая работа с Таро. То есть я никогда не теоретизировала на эту тему, а здесь мне нужно было дать теорию в первую очередь. Еще и в контексте Юнгианского анализа, о котором я читала только в статьях Юнга, но Юнгианский анализ не знала. Это смешно. И вот я как-то экстремально усваивала материал сама для себя, а потом его выдавала.

Сказала «да»?

— Я сказала «да». Но вообще, знаешь, это какая-то моя привычка по жизни – говорю «да», даже когда я совершенно не понимаю, как это делать. Не готова с точки зрения обычной готовности. Но я рисковала, да.

Помню эту первую лекцию. Я подошла к аудитории, там была стеклянная стена, через которую вижу, что сидят эти люди и ждут. И в этот момент я говорю организатору, что я, наверное, не смогу, что я переоценила свою силу. Она кивает мне и говорит, что «да, я понимаю вас, все нормально, не переживайте», а затем разворачивает меня и толкает в дверь. И вот я очень ей благодарна за этот толчок, потому что, может быть, я сама тогда и не вошла бы, и не известно, как моя жизнь сложилась бы. Этого человека звали Лариса Велькович. Она была моим первым директором, когда я начала заниматься, по сути, своим делом. Этот человек вообще-то много мне дал в вопросах понимания отношений «я и деньги», понимания отношений «я и партнер». Ей на тот момент было столько же лет, сколько и мне сейчас, где-то в районе 40. Это были для меня очень сильные отношения. Вообще все люди, встречающиеся на пути, случайные и неслучайные, выстраивают его. Вот так я начала преподавать. Это был такой переход из православия в эзотерику.

Сразу Таро?

— Да. Сразу Таро. Помимо того, что пришлось разобраться в Таро как в теории, мне пришлось осваивать Юнгианский анализ и астрологию в тот период. Потому что это все завязано. Мне пришлось осваивать Каббалу. Вот Каббалу, наверное, в меньшей степени из всего я чувствую, проживаю. Именно проживаю, потому что для меня освоение – это не про понимание, а про проживание.

А ты ее брала у кого-то при какой-то передаче личной?

— Нет. Там были моменты личной передачи, то есть общение с людьми, но вот с Каббалой оно как-то не срослось. Каббалу я головой знаю, но я ее вообще никак не заякорила на тело и не чувствую. Не знаю почему. Хотя Таро с Каббалой в очень сильной связке. Ощущение, что я Таро вообще из другого места беру.

Алена, ты все эти годы работала с людьми. А к кому ты приходила как клиент?

— У меня 10 лет личной терапии. Обычной классической личной терапии. За это время у меня было 4 психотерапевта, две женщины и два мужчины. Первым поводом для терапии было то, что я пошла на психфак, и мне казалось, что личная проработка – это правильно. Я и сейчас думаю, что это правильно. Итого 4 терапевта. Две женщины, понятно, работали про маму. А двое мужчин работали про папу. В какой-то момент я почувствовала себя счастливой. Произошла интеграция внутренних родителей, и после этого я оставила психотерапию. Последние год-полтора я живу без психотерапии. Всякие разные тренинги не в счет, как и всякие разные группы психотерапевтические, так как это все происходит параллельно. Вот такие форматы работы.

Расстановки пришли в мою жизнь 10 лет назад. Изначально мне метод не понравился. Он был совершенно директивный, и мне казалось, что кроме директивных фантазий расстановщика там больше и нет ничего.

«Иди туда, поклонись и скажи…»

— Да. «Иди, поклонись туда, скажи… Мама, встань слева, потому что нельзя справа». Тогда расстановки были такие, это было второе поколение расстановщиков, и это был такой метод. Я не думала, что буду этим заниматься когда-нибудь, но однажды ко мне пришла клиентка, и я решила попробовать. Потому что запрос был очень «под метод». Я пробовала на тапочках, то есть на предметных якорях. И меня поразил результат. И после этого я стала работать на тапочках, потом на картах Таро, и пошла новая волна. Когда я стала пробовать в классике жанра на людях, мне казалось, что я работаю не так, и я скрывала свою работу от коллег. Делала закрытые группы, и если на мои группы приходили расстановщики, меня внутри «переколбашивало». Вот эта идея – понравиться социуму – она какая-то моя – для проработки видимо. Данная мне зачем-то. И вопрос «что скажет княгиня Марья Алексеевна» имел значение для меня. И сейчас, наверное, имеет, хоть и в меньшей степени, но я все равно с оглядкой работаю.

Потом я попала на семинар к Лене Веселаго, и оказалось, что есть и другие мастера, то есть это не я изобрела этот метод работы, все давно уже так работают, просто я сильно отстала от жизни. Мне кажется, Лена вообще занимается активным индульгированием. То есть она вот этот девиз «ДА, МОЖНО» раздает всем, кому попало. И мне тоже попало. Мне тоже достался кусок «ДА, МОЖНО», и с тех пор я перестала, по крайней мере, прятаться. То есть я работаю открыто. Это можно называть расстановкой, или не расстановкой, можно называть полевой практикой. Наверное, самое правильное называть полевой практикой, потому что, конечно, от классики жанра расстановок это отличается.

На твоем семинаре «Расстановки на Таро» я обратила внимание на то, как народ реагирует. Там была разная публика. Это в Москве. И я видела, как перекашивает тру

— тарологов от того, что это «неправильное Таро», и тру-расстановщиков от того, что там «неправильные расстановки».

— Да.

Но в целом оно очень хорошо заходило.

— Знаешь, это же и есть «человек-мост». И мне кажется то, что я свой среди чужих, чужой среди своих. То есть я – и тем не товарищ, и этим не друг. И получается, что я могу что-то интегрировать и быть на границе. Вот эти пограничные работы у меня во всем: Таро и психология, расстановки и полевые практики, расстановки и Таро, шаманство и классический анализ. Совмещать несовместимые штуки – это наше все. Я очень люблю это дело.

Как бывший химик, могу сказать, что самые интересные процессы и самые важные, катализ, например, происходят на границе разделов фаз.

— Да. Мне кажется, что там рождается что-то живое. Это про жизнь.

Процессы там идут.

— Да, там идут процессы. Мне как-то это очень близко. Вот так я сейчас легализовала внутри себя шаманизм. Это оказалось важной частью жизни. И потому что у меня бабушка – из карелов. В Карелии, как мы с тобой кушаем, так они там шаманят. Это очень естественные и бытовые вещи.

Это родная бабушка?

— Да. Которая меня воспитывала как раз, которая очень верующая, но при этом она хорошо совмещала молитвы Богородице и бытовую магию. Снимала боль, травки делала, и все у нее хорошо с этим было. Внутреннего противоречия никакого не возникало

А вы жили в городе?

— Нет, мы жили загородом. Мы ходили часто в лес. Я очень хорошо помню, что, когда позже в моем лексиконе появилось слово «поле», то первое с чем оно ассоциировалось, это – бабушка, и то, что она делала. Я помню, мне было года 4-5, и она учила меня собирать грибы. Она говорила: «Стоишь на земле, вот чувствуй стопочками грибницу – здесь есть грибница. А сделай три шажочка влево – тут нет грибницы. Чувствуешь?» Я стопочками не чувствовала, но я чувствовала какими-то другим местом. То есть я сейчас понимаю, что она поле читала ногами. А я по-другому. Но я четко понимала, что тут есть грибница и можно искать грибы, а вот там грибницы нет и можно идти дальше. Вот этой чуйкой бабушка обладала, и каким-то образом мне ее передала. Я думаю, что такой мета-навык – это то, чем я работаю. Местом, «которым ищут грибы» карелы. И я думаю, что она кучу других штуковин передала, которых я не осознаю и не помню, но вот они перешли ко мне, в силу совместной жизни с бабушкой. Как-то так.

А в социальной жизни у тебя не было «охоты на ведьм»?

— У меня были проблемы с психфаком. Меня собирались исключать. Мне предложили оставить обучение, скажем так, из-за Таро. Они узнали, что я практикую Таро, а там был очень православный декан (его уже нет в живых сейчас). Я сказала, что я уже год отучилась и совершенно не готова отказаться от диплома ради каких-то христианских амбиций. Вот такой был момент.

Нет, знаешь, мне везло! Более того, в официальных академических кругах, где я предлагала провести что-нибудь эдакое, например, психологическое Таро или показать шаманские расстановки, или еще что-то, мне говорили «да», как ни странно, и это было любопытно. Я не ожидала, что институт ИМАТОН согласится взять программу по психологическому Таро. Я не ожидала, что Гильдия психологов, психотерапевтов и тренеров согласится. Здорово! Мне казалось, что они рискуют. А может быть, и нет. Просто время меняется, и какие-то вещи интегрируются проще. Так что, я бы сказала, что нет, не было «охоты на ведьм». Может быть, я чего-то не знаю, не отслеживаю, но, по крайней мере, меня оно не касается.

А как ты начала делать мероприятия? Фестивали?

— У меня какие-то способности организовывать людей. В какой-то момент я начала «вить свое гнездо». И первый проект был психологический клуб «Ноосфера». Я стала, что называется, собирать «своих», и делать какое-то свое пространство. Пространство в плане места, пространство в плане людей и круга общения. Вот уже 9 лет «Ноосфере». Сейчас это сообщество независимых специалистов, каждый занимается своим делом. Нет никакого объединяющего начала у нас уже. Нет такого, что мы делаем все вместе одно дело. А изначально так было.

А это в принципе возможно?

— Возможно. Потому что мы именно под этим когда-то объединились. Причем, это были люди разного возраста, профессионального уровня и взглядов, но, тем не менее, это получалось. И было хорошо. Был хороший период рассвета, сейчас идет закат, но тоже вполне себе здоровый процесс.

Вот был такой первый проект… Много очень про «давать» есть в моих проектах. Это основа – желание давать что-то миру. Мы делали кучу бесплатных мероприятий. Дело не в том, что они бесплатные, а дело в том, что там вот это желание делиться, петь соловьем, даже если никто не слышит, было важным.

А потом меня пригласила коллега помочь ей организовать фестиваль тренингов личностного роста. У нас был первый опыт. Потом я стала делать свой проект. Это был сначала фестиваль практиков Таро. Здесь сыграло большую роль то, что я на границе методов нахожусь. А вообще в тарологической тусовке «человек человеку волк»: там очень сильная конкурентная борьба, все делят клиентов, все говорят, что только его метод правильный, и только он правильно читает Таро. Для меня это забавная такая история. Мне кажется, то, что я не играю в эту игру (может быть, играю в другие, но в эту не играю), дало возможность объединить таких людей. Мы все дружим и хотим делиться.

А что с расстановочным фестивалем у тебя?

— У меня есть еще фестиваль по телесно-ориентированной терапии. На будущий год будет 5

— ый. Вот все эти наработки накопили критическую массу уверенности в организации. И к расстановочному фестивалю я подходила с большей серьезностью, с большей ответственностью, чем к другим. Потому что в Таро я точно «большая». В «телеске» я – наравне с другими «телесниками». А в расстановках – я точно «маленькая», по моему ощущению. Я не представляю никакую школу, я не могу сказать, что я закончила вот этот институт, и я к нему принадлежу. У меня нет чувства принадлежности или лояльности к какому-либо институту. Я не методист. Я не сделала ничего такого, что можно было бы поставить фигурой моей расстановочной деятельности. И опять же, это положение маленькой позволило объединить большие персоны. Директоров разных институтов, Питера и Москвы и других городов.

Когда вы это замышляли все, у вас не было долгого стратегического планирования?

— Конечно, любой фестиваль замышляется с тем, что это будет ежегодный фестиваль. Это было и есть. Но никогда не знаешь, как оно пойдет. На самый первом фестивале, который я делала по Таро, было 40 человек участников. Не очень многочисленно. А на второй фестиваль Таро я с трудом набрала 30 человек. Сейчас он где-то собирает 100-130 человек, но он уже 6-ой фестиваль. Ну, опять же это не какие-то там тысячники, не огромные массовые мероприятия все-таки, а локальные проекты. Наверное, поле в 100-200 человек я держу нормально, а больше пока не держу. А может быть, объективно в Питере не столько людей, кому интересно профессиональное Таро. В основном конечно на эти фестивали приезжает Питер и Москва, и немного провинции, около 20%.

А вы не делаете онлайн вещание?

— Не делаем, это довольно дорого и не окупает себя. Это такой вклад во вселенную, про который не понятно, нужен он вселенной или нет. Не рентабельно, и я не уверена, что это окупается даже не в смысле денег, а в смысле потребности людей. все-таки основа фестиваля – это живое общение. Это не только информация с мастер- классов, что, несомненно, важно, а общение в кругу единомышленников, близость своих. А трансляцией онлайн этого не передашь.

Ну да. Зато у нас страна большая и до Питера доезжать не надо?

-то единственное, что я делаю онлайн, это какие-то вебинары или видеозаписи. Я публикую их бесплатно или продаю за какие-то деньги.

Кстати, когда я видела твое видео в интернете, мне показалось, что тебя очень плохо видно через видеозаписи.

— Мне говорили, что другая я на видео. Видно кого-то другого.

Был у тебя момент, когда ты, например, собрала людей на тот же фестиваль Таро или еще где-то в каком-то месте, и почувствовала себя среди таких же необычных?

— Нет. Фестиваль Таро – точно нет. Фестиваль расстановок – тоже точно нет. Мне кажется, что это, наверное, не очень возможно, потому что мы все очень разные, у нас у каждого свой какой-то трип. Просто из своего трипа мы можем общаться друг с другом, и это уже ценно. Вот как сейчас мы с тобой общаемся, это уже определенная ценность. То, что мы слышим часть того, что говорим. Что мы хотя бы частично можем озвучить то, что происходит, и донести это до другого.

А ты сейчас с людьми работаешь так же? В индивидуальном и в групповом формате?

— Да, конечно. И в индивидуальной терапии и в группе, и с Таро. Все то же самое.

Они как в расстановках приходят с какой-то работой и потом отваливаются, или ты их ведешь?

— Есть обычная классическая пролонгированная терапия. Такой интегративный подход. Я веду клиентов в ней максимум 3 года.

А у тебя не было искушения после знакомства с серьезными полевыми практиками – не поблекла ли классика для тебя в том смысле что, когда ты видишь какие-то вещи, возникает искушение «быстро все исправить»?

— Не поблекла. И я знаю почему. У меня не было знакомства с полевыми практиками. У меня было узнавание того, что я раньше делала, и того, что бабушка делала. «О как это называется, оказывается!» Так было со всем, что связано с моим образованием в области полевых практик, будь то расстановки или шаманизм, – это практики называния вещей, как есть. Не открытие нового, а узнавание, как называется давно известное. Поэтому не поблекло. Я же не могу сказать, что я работаю в каком-то чисто классическом подходе. Я все-равно миксую кучу разных техник: от телесной терапии до гипноза и анализа Юнгианского. Все-равно это какой-то микс всего, чего только можно. Я стараюсь не работать в какой-то определенной технологии с клиентом, а подбирать для него ту технологию, которая, как мне кажется, для него более эффективна. Пробовать.

Чувствовать, что нужно?

— Да. И в этом смысле это чисто полевая работа. Я расставляю технологии перед ним – она стоит или не стоит для конкретного человека? Поэтому одно не отменяет ничего другого, не отменяет и не противоречит. Все очень интегрировано, на мой вкус.

В чем у тебя сейчас зона развития? Чему ты сейчас учишься?

— Хороший вопрос. Я иду в сторону развития прямого восприятия, однозначно туда. Но в общем нельзя сказать, что я когда-либо ходила в другую сторону. Если методически – это шаманские практики в первую очередь.

У меня никогда не было в жизни осознанной цели. Я училась на психфаке, но это не говорило о том, что я стремлюсь быть психологом. Я не знала, что будет через год. Оно как-то само срасталась. И вот сейчас тоже так. У меня нет цели.

Я не говорю про цели. Я говорю про зону интересов.

— Зона интересов – это шаманизм. Это какие-то организационные проекты вот такого фестивального плана, то есть объединение разных людей и собирание мозаики. Эта социальная игра в мозаику мне очень нравится. Это написание текстов и выписывание из себя чего-то. Вот цель выписать из себя Таро, она еще бродит. Я думаю, я еще четвертую книжку сделаю по Таро, это точно.

Как тебе это все дается? Книги, работа?

— Я первую книгу очень долго писала, 7 лет. И все казалось, что она не достаточно совершенна, пока я не разрешила себе то, что она будет несовершенна. Вторая книга шла легче, потому что я изначально не стремилась к совершенству, а старалась выдать максимум из себя энергии и информации.

Первая — это какая?

— «Карты Таро в работе психолога».

А это первая?

— Да.

Она совершенна.

— Ну, вот видишь. Есть идея, когда я напишу четвертую, издать что-то под одной обложкой. То есть свести все книги в одну историю. И для меня это, наверное, точкой бы стало. Такая хорошая, красивая завершенность.

Еще сфера интересов касается исследований полевых. Я делаю лаборатории, и мы с коллегой их описываем. Она по профессии журналист и расстановщик, пишет статьи, и мы эти статьи редактируем, выдаем отчеты о лаборатории.

Как ты это все умудряешься делать? Мне кажется, это очень много.

— Мне кажется, это не очень много. Я раньше очень много работала. У меня была гонка сильная по этому поводу. Казалось, что мне нужно за двоих успеть. Вот сейчас я как-то успокоилась. У меня была такая гонка: если за день не написано статьи, не придуман новый проект и не обработано 15 клиентов, то день прошел зря. Если я в отпуске третий день, то что-то не так в моей жизни. Такая тревожность не успеть была, на мой взгляд, довольно невротичная.

Это круто. Ты производишь впечатление очень расслабленного человека с таким размеренным внутренним темпом.

— Сейчас – да. Я как-то вхожу в свою норму. Во-первых, у меня ушел вопрос выживания, который долгие годы был. На самом деле, слава богу, что он был, потому что, если бы не было этого вопроса, и я не думала о том, что буду кушать завтра, я бы не сделала кучу вещей. Видимо, на тот момент это была очень правильная мотивация. Сейчас эта мотивация ушла, и я делаю все потому, что мне просто интересно исследовать что-то. Я делаю кучу некоммерческих проектов, которые мне «по приколу». Но мне кажется, что, даже когда была гонка, я все-равно транслировала спокойствие, о котором ты говоришь. Это еще одна часть меня, которая такая балансная.

А при этой гонке, ты умудрилась сохранить здоровье? Самочувствие?

— Ну, я чувствую себя на 40 лет. Я не чувствую себя на 16 лет. На мой взгляд, у меня все в порядке.

В том смысле, что ты себя не загнала? Гнала, гнала, но, в общем выжила.

— Нет. Мне кажется у меня тушка вообще такая… очень любит жить. Вплоть до того, что когда я шла вдруг очевидно не туда и гнала больше, чем я могу выдержать, она просто сдавалась. Попадала в больницу или еще что-то. Правильно себя вела тушка и давала мне понять, наверное, что что-то не то. Сейчас все в порядке, все выдержано, и все живы.

Сколько лет продолжался этот темп?

— Около 10 лет. Началось еще до «Ноосферы».

У меня сейчас очень хороший период в жизни. С одной стороны, это обусловлено возрастным кризисом – середина жизни, 40-летие. Я понимаю, что я вышла на вершину свою личную, потом будет плато и затем спад. И вот я сейчас на плато. Я четко вижу перспективу развития, и я понимаю, что это уже не вверх, это поддержание той творческой формы, которая есть. Это не значит, что не будет новых проектов, но они будут с той энергией, что у меня сейчас есть. И это дает такое хорошее, счастливое состояние внутри. Я вообще верю в возрастные кризисы. У меня они работают.

Классическая психология говорит – значит надо верить.

— Кто-то верит в астрологию, кто-то в Таро, а кто-то в возрастные кризисы. Я верю в возрастные кризисы, хотя и занимаюсь Таро при этом.

Алена, какие твои основные источники сил? Откуда ты черпаешь?

— Предки, однозначно. Первое и, может быть, центральное. У меня живы родители – это тоже очень мощный ресурс.

Отношения с людьми – тоже ресурс. Это – друзья. Но друзья не в плане, что у нас есть ожидание, что мы будем друг друга поддерживать. Не в этом смысле. А это друзья, как близость какая-то. Как свои люди, которые просто свои.

Это дом, как место где я живу. И мне важно, что это старый Питер – эти старые дома со страшными лестницами, с чудесными подворотнями и дворами, и этот скрипучий паркет, и эти голуби, которые летят в окно, и крики чаек. Вот эта атмосферность, когда я пью зеленый чай и слышу крики чаек, – это невероятно поддерживает. Это про ресурс однозначно.

А как же природа?

— Да. Следующим пунктом я хотела сказать про лес.

Три места, где я дома – это Петроградская сторона, это лес в Петтяятви и, как это ни странно, Прага.

У тебя есть какая-нибудь большая мечта? Даже не из серии целей, а вот некоторые картинки идеального мира?

— Знаешь, наверное, нет и никогда не было. Мне долгое время казалось, что это плохо. Все же люди мечтают. И вообще вся наша позитивная психология – терпеть ее не могу – она про это. Я никогда ни о чем не мечтала, и ничего у меня такого не было. Более того, у меня и цели-то, и те локальные. Хочу фестиваль — делаю фестиваль. Я в этом смысле проста, как две копейки. С одной стороны, я понимаю, что я – волевой и цельный человек, потому что у меня получается ставить цели и достигать. Но у меня нет глобальных каких-то историй, и все, что касается глобальной жизненной стратегии или жизненного пути, оно не от моей воли. И это меня скорее радует, что оно не «от меня», а «через меня».

А желание отдавать и отдавать много? Оно у тебя такое же, как и в те годы, когда ты «гнала»?

— Нет, оно возникло еще раньше. Когда я рассказывала сказки детям маленьким под елкой. Когда мне было 10 лет, я выдумывала сказки, придумывала истории и выдавала их за какие-то относительно реальные вещи. Это были сказки про инопланетян, про высших существ, какие-то мистические истории. Я делаю сейчас ровно то же самое по факту. Я рассказываю сказки, которые считываю в полях, а они оказываются востребованными. Поэтому вот это желание быть передатчиком, давать что-то – оно очень раннее.

А у тебя есть свой фан-клуб?

— Ты знаешь, мне хочется думать, что нет. Я понимаю, сколько я вложила в свой имидж, и я стараюсь его разрушать сейчас по мере возможностей и сил так же. Потому что меня, конечно, пугают эти гурические игры. Если заводится такой персонаж, который начинает делать это публично, то я с ним быстро разбираюсь и стараюсь поставить все точки над «i» .

Мне кажется, у каждого практика такое есть. Рано или поздно приходит человек, который говорит «вы моя звезда и последняя надежда».

— Да. Я не могу сказать, что я не ведусь. Я не отказываюсь от таких людей, я их не исключаю. Но я стараюсь быть с ними честной. Говорить о том, что я чувствую при этом и насколько мне не комфортно, что он так делает. Конечно, пишут письма, пообщавшись лично или просто прочитав книгу. Это приятно. Не всегда за этим стоит какая-то идеализация, иногда это просто письма от адекватных людей, которые вовсе не фанатеют от меня. Мне это конечно больше нравится. Ну, это же очень просто – помогающего практика поставить на роль родителей – это первое искушение. Поэтому мне кажется с помогающими практиками это очень частая история.

Алена, ты очень много отдаешь, учишь. У тебя есть круг своих учеников? Тех, кого ты можешь назвать своими учениками?

— Нет. Я думаю, что это вытекает из предыдущего. Потому что я не хочу, чтобы я была для кого-то внешним ресурсом. Мне кажется, это для меня тяжело. Для меня идеальный мой ученик – хотя я не называю их учениками, я называю их слушателями или студентами, – это тот, который пришел Солодилову послушал, пошел потом Молодова послушал, потом Юнга почитал. Который на своем собственном пути, и на этом пути встречаются какие-то фигуры на тот момент авторитетные, у которых он что-то берет. Какой-то вот такой вариант.

Я училась у Виктора Ананьева. У нас в Питере был такой очень известный психотерапевт, и, по сути, Питерская психотерапевтическая школа ассоциировалась с ним. Как-то раз я назвала его учителем, он ответил: «Возможно, у тебя есть учитель, но у меня нет учеников». Я сейчас понимаю, о чем он говорил.

Тогда кого ты называешь учителями?

— Это те люди, которые были такими вехами на пути, и встреча с которыми меня развернула к чему-либо. Вот Ананьева я называла – это профессиональная веха. Лариса Велькович – хотя я у нее и не училась никакой методике, но для меня это была социальная веха. Это человек, который развернул меня в область моего дела. С Ириной Шевцовой мы делали первый фестиваль. Это тоже про учительство. Леонид Исеев, у которого я училась гештальту; с ним я впервые начала делать випассану – это классическая буддистская практика. Лена Веселаго – конечно. Она для меня, несомненно, авторитетна. Все эти люди не про бесспорность авторитета, не про фан-клуб, а про значимость и разворот к чему-то важному для меня. Знаковые встречи, скажем так.

Как ты чувствуешь, будут ли у тебя те, кого ты назовешь учениками?

— Надеюсь, что нет. Не хотелось бы. Есть люди, от которых я бы хотела, чтобы они работали в моем методе. Но это не ученики, это скорее те, кому я хочу передать то, чем я сама не хочу больше заниматься. Продолжатели дела. Это касается некоторых практик Таро.

То есть ты передаешь только способы работы? Передаешь ли ты еще свой подход?

— Наверное, да. Опять же я не могу сказать, что я довольна этим фактом. Я не люблю, когда люди вещают, я не люблю вещать сама, но я этим активно занимаюсь, к сожалению. И даже, если я буду как-то стараться не передавать свое мировоззрение, я все равно передаю его. В любом случае, это так. В этом смысле я мало того, что живая, так еще и социально-игривая. Я много говорю «Я». Даже в нашей беседе я все время говорю «Я». Можно говорить о себе, но при этом местоимение «Я» не будет выделяться, а у меня «Я» много. Там большое эго… Конечно, я передаю мировоззрение.

Но люди приходят к тебе не только как к мастеру, но и как к личности.

— Знаешь, у меня есть все-равно какие-то идеалы товарища Будды. Он не транслировал личность свою. А я, конечно, транслирую личность помимо методики. Мне нравится моя личность сейчас. Конечно, я ее передаю.

Да, у меня вопрос: а почему для тебя это неправильно?

— Я стремлюсь к некой нейтральности, наверное. Это стремление – оно очень далекое, и пока плохо связано с жизнью. А моя личность и мое самовосприятие у меня с жизнью связано. То есть я себе нравлюсь, я себя активно проявляю. Но у меня есть представление о том, что буддистская нейтральность – это хорошо. Я к этому вяло стремлюсь, но, видимо, очень вяло. (Смеется).

А когда ты работаешь, ты нейтральная?

— Я стараюсь. И то, что Хеллингер называл «пустая середина», я стараюсь сотворить. Но я не помню, чтобы у меня получалось. Это не отменяет усилий, я все равно стараюсь, и мне кажется, что стараться – это правильно. И то, что оно не получается, в этом тоже есть какая-то верность. Я себя успокаиваю тем, что люди все резонансные, что не просто этот человек пришел на меня на такую. Иными словами, у меня есть самооправдание на этот счет. По поводу не

— нейтральности и субъективности.

А творческий отпуск у тебя бывает?

— Творческий обязательно. Я уезжаю в Белоруссию каждый год. В лес, в санаторий. Обычно это происходит в мае или начале июня. И обычно я там пишу. То есть он именно творческий в смысле написания книг. Все мои книги написаны либо частично в Белоруссии, либо полностью там.

Потом я много путешествую. Это тоже можно назвать творческим отпуском. Мне нравится ходить по городам ногами. Мне нравится смотреть на город. Старые европейские города я очень люблю. Прага, понятно, вне конкуренции. Но есть еще куча интересных городков, по которым хорошо походить ногами, понюхать, прожить что-то.

Какими видами искусства ты еще увлекаешься как творец?

— Я иногда рисую, но это, знаешь, бывает такими волнами. Вот сейчас, допустим, я не рисую. Волна на меня находит, и я рисую. Это просто зарисовки, и они не воплощаются в какие-то картины, в продукты. Еще я иногда пишу стихи, но это вообще неконтролируемая штука. Оно пишется, оно приходит – я записываю, и все. И может потом год ничего не приходить. Или несколько штук подряд прийти. Так на протяжении всей жизни, лет с 12-13, стихи сопровождают меня.

Для тебя это творчество или труд?

— Это работа. Это творчество. Я не очень отделяю творчество от работы. Мне кажется, что это у меня от папы. Мой папа актер. Я помню, как он в детстве сказал, и я на всю жизнь запомнила. Он пришел домой усталый после спектакля, я была маленькая совсем. «Представляешь, – говорит, – я занимаюсь любимым делом, а мне за это еще и платят деньги. Представляешь?» И вот я это так запомнила. Для меня творчество, работа и удовольствие – это про одно и то же. Я совсем не понимаю, и для меня кажется ужасно неправильным такое хождение на работу, которая ради денег и не связана с твоим желанием делать что-то в этом мире. Для меня это очень дико. Мне кажется, что неправильность в этом какая-то большая есть для человека в целом.

Фактически в твоей жизни не было периода, когда ты что-то сделала только ради зарплаты?

— Ты знаешь, я подрабатывала, когда училась. Фасовала таблетки на аптечном складе. Второй или третий курс был. Потом я работала курьером. Тоже, наверное, на последнем курсе института. Еще я работала кассиром, считала деньги. Мне было очень страшно, потому что я всегда боялась ошибиться. Я не внимательна, по крайней мере, в этом. И еще я работала в библиотеке и занималась каталогизацией. Каталогизация – тогда не было компьютеров, нужно было на карточках писать буквы правильным почерком. Так же как и со счетом денег, с правильным почерком у меня не здорово все. Я писала, как курица лапой. Тем не менее, мне доверили каталогизацию, и можно до сих пор отыскать карточки, написанные моей рукой.

Я занималась этим трудом, но он был такой, что я не страдала. Я даже находила в нем какой-то смысл. Наверное, это про медитацию, вот про что. Я очень хорошо помню, что в какой-то момент стала считать что-то парами и получать от этого невероятный кайф. В этом есть эпилептоидность какая-то. Однозначно, это психическое специфическое состояние, оно близко к медитативному. То есть, я хочу сказать, что это тоже про удовольствие.

А какая-нибудь домашняя работа? Ты же ухаживаешь за домом?

— Я не люблю мыть и убирать. У меня домработница. Но мне нравится готовить. И для меня это творчество в чистом виде. Я не готовлю блюда, которые я знаю. Мой подход – «а что если смешать вот это и вон то, и что получится»? И так каждый день. Нет, есть какие-то ингредиенты, про которые я знаю, что это точно хорошо будет, и иногда я иду по простому пути. Но вот такой экспериментаторский путь на кухне для меня очень классный и интересный.

Наверное, да, вот так чтобы я мучилась на работе, у меня никогда не было. То есть даже если это были нудные работы, там был какой-то свой медитативный процесс, для меня на тот момент интересный.

Счастливый человек.

— Да. Причем я еще и осознаю, что я счастливая. Это не просто со стороны мне говорят, но я еще и действительно себя реально так чувствую. То есть я это ценю, как счастье, такое проживание деятельности.

Мы говорили про внешние ресурсы, а какие у тебя ресурсы внутренние? Один из пунктов – ощущение счастья. А еще?

— Творчество. Состояние исследователя, удивление и неверие, в хорошем смысле этого слова. Вот это то, что с Таро. «Ух ты, а это, оказывается, работает! А здесь совпадает! А уже, оказывается, 22 года совпадает!» И мне кажется, что пока я удивляюсь, оно работает. Мне кажется, это как-то завязано на результат. Такое вот мое непредвзятое отношение, оно как-то связано с результатом.

Ты знаешь, для меня телесность – это тоже про внутренний ресурс. Телесность – как ощущение себя внутри. То есть я почти всегда себя чувствую в теле. Даже если я чем-то увлечена сильно, я все равно чувствую, что там у меня внутри, как оно живет. Это про ощущение себя здесь. Заземленность.

Это врожденное или наработанное?

— Я думаю, что, конечно, занимаясь телесно-ориентированной терапией, туда еще вложилась. Но базово это тоже было так. Я кинестетик по своему типу.

Еще, наверное, может, это громко прозвучит, но про веру в Бога. Это не имеет отношения к религии. Это про веру в большее, которое пронизывает все сущее. И самые сильные мистические состояния связаны с этим ощущением. В той или иной форме переживания.

В чем твой основной двигатель? Это любопытство? Это желание? Это удовольствие? Счастье? То, что тебя крутит, что, что тебя заводит?

— «Желание» во мне больше всего отзывается из того, что ты сказала.

Так если оглядываться назад, есть ли что-то, что ты сделала иначе или хотела, чтобы ты тогда что-то знала наперед?

— Знаешь, я сама себе этот вопрос часто задаю. Мне кажется, что такая штука должна обязательно быть. То ли я избегаю туда смотреть, в эту неудовлетворенность в прошлом. То ли ее действительно нет и нечего выдумывать… Наверное, я бы записала то, что рассказывали мои бабушки. Может быть, я бы съездила и поговорила с умирающим двоюродным дедом… Какие-то вещи про связь с предками и с фиксированием этой информации. Об этих вещах я сожалею. Но я не могу сказать, что это сильное сожаление. Мне было бы приятно иметь эту информацию. Не только в плане внутренней энергии, но еще и записанном виде.

Кажется, ты бы это тоже раздала.

— Ну, это же для внутреннего пользования. Кому это интересно, кроме меня? Я вообще последняя в роду. На мне заканчивается линия, по крайней мере, отцовская. Поэтому эта информация совсем для меня только. Мне некому ее передать в плане потомков. Я не планирую детей в своей жизни, по крайней мере, осознанно.

Вообще с темой продолжения рода любопытно. Для меня это связано как-то с Бабой-Ягой и с тем, чем я занимаюсь. По крайней мере, это логично вплетается в мой образ жизни и мой образ деятельности. Моя бездетность.

Ты, наверное, как исследователь старых текстов, должна знать про Бабу-Ягу, про ее истинный образ изначальный.

— Ну, да. Она – пограничница. Она живет между тем миром и этим. И у нее функция быть на границе. Она такой страж границы. Она сама наполовину мертвая – у нее костяная нога, она летает в ступе (в гробу). И то, что она делает с Иваном

— царевичем – мало того, что там есть сексуальный контекст – она посвящает юношу в мужество, и делает это через контакт со смертью. Она его обмывает, она кормит его пищей мертвых, он с ней спит. И это все делается для того, чтобы стать немножко мертвым. Она делает человека немножко мертвым, чтобы он смог пройти туда – в тридевятое царство – и вернуться обратно. В этом ее функция. И мне она очень отзывается. Моя деятельность, то, что я делаю в таком архетипическом смысле, – это как раз туда. По крайней мере, это довольно точное описание.

Я помню, как в институте одна замечательная женщина с филфака нам читала лекцию про эволюцию образа Бабы

— Яги. Я ничего оттуда не помню, только помню свое потрясение, связанное с тем, что Баба

— Яга изначально это не старая, а молодая женщина, которая живет очень необычной жизнью.

— Этот образ – он такой странный. Это «панночка», она и старая, и молодая. И в Таро есть этот образ. Это Жрица. Она же Матерь мира, женщина без возраста. Она же девушка, которая ждет принца. Она же и старуха, которая справляет все ведьмовские обряды. То есть, там про игру с возрастом, зеркальность возрастов.

Про безвременье.

— Да. Про безвременье.

А сколько бы лет ты хотела бы прожить?

— Я хочу жить долго. Вот мне за 90 рисуются цифры. У меня вообще бабушки жили долго. Меня это ободряет. Мне кажется, что у меня есть шанс прожить долгую жизнь и умереть хорошей безболезненной смертью.

Слушай, а до какого развития окружающего мира ты хотела бы дожить? Увидеть своими глазами? Или тебя не очень волнуют такие мысли?

— Да. Я боюсь, что это прозвучит очень эгоистично, но да. Я туда не смотрю вообще, как он там развивается. Конечно, мне осознанно хотелось бы, чтобы у нас цвели зеленые леса вокруг, но у меня нет этого ожидания. У меня есть такая иллюзия, что я могу создать свой маленький мирок. То есть, если мне что-то не понравится в большом мире, то я найду возможность создать домик у моря или у озера. Такие идеи. Тем более, я так делала с «Ноосферой» – это была попытка создать свой маленький мирок, и она удалась. У меня есть хороший сценарий, как это может быть. И в этом смысле большой мир меня мало волнует, в плане личного контакта. А в плане каких-то размышлений о жизни мира – я вообще не думаю в эту сторону. Мне близок афоризм: «Если вы хотите осчастливить весь мир, идите домой и любите свою семью».

Может быть развитие этих практик? Которые твои? Ты же чувствуешь, что они сейчас в зоне бурного роста? Как мне кажется.

— Да. Они становятся называемыми. Но для меня этот рост связан не с тем, что появляется что-то новое или не с тем, что больше людей этим занимается. Нет. Они становятся называемыми, проявленными. Это позволяет нам какие-то вещи проговаривать, например. Или показывать и объяснять, что происходит. по-моему, раньше это нереально было. По крайней мере, сделать это на всеобщем языке. То есть можно было сделать на каком-то своем птичьем шаманском языке, что некоторые шаманы и делали. По крайней мере, есть описание этих практик, но там другой язык. Сейчас появляется общий язык, и можно это делать на общедоступном языке.

А появилось ли больше понимания? Вот эта теоретическая база, она укрепляется?

— Да. Теоретическая и методическая. И пока это здоровый процесс. Наверное, когда-нибудь он станет не очень здоровым, потому что будет ограничивать живое. Как любая теория.

По законам развития систем, наверное?

— Да. Все как-то идет своим путем.

****

— Я очень долгое время стеснялась вот такой своей биографии. С одной стороны она меня вдохновляла, ведь я такая особенная. Это лестно – быть особенной. А с другой стороны, мне было неловко. Я рисуюсь. И эта неловкость где-то сохранилась. Я не помню, чтобы я в таком объеме, как сейчас с тобой, с кем-то об этом беседовала. Я не то чтобы скрываю, я просто об этом не говорю. Мне неловко об этом говорить. О Светлане- монголке, о бабушке, о своем детстве. Мне кажется, эта неловкость не только про открытость и уязвимость. Она связана в первую очередь с тем, что я все время анализирую, где я лью воду на мельницу вот этой своей особенности, а где это про что-то настоящее. Мне хочется фильтровать такие вещи. А они уже не очень фильтруются, в силу того, что для меня самой, то о чем я рассказывала – это легенда. Было это или не было? С одной стороны, есть реальные события, о которых я помню, с другой стороны, есть внутренние события, которые я проживаю, и для меня это – моя реальность. Но возможно, она уже в чем-то легендарна и похожа на застывший кристалл…

О личном и о судьбе

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.